Первые шаги РИО в шоу-бизнесе

[РИО]

Начал участвовать в конкурсе писателей.

Главный приз 700 тыщ.

 

Первая глава готова 

 

"Ну, Новый Год, погоди!".

 

Глава 1. В котором Волк мёрзнет, а Заяц не может этого вынести

В маленьком домике у самой опушки леса пахло корицей, ёлкой и счастьем. Совсем по-настоящему. Заяц только что дописал на последней открытке «С Новым годом!» самыми красивыми, завитушчатыми буквами и теперь с наслаждением потягивался, глядя на свою работу. Открытки лежали на столе стопкой — целых двенадцать штук. Для мамы, для папы, для тётушки Оды, которая жила далеко-далеко, для друзей. На каждой был нарисован этот самый домик, дымок из трубы и весёлые снеговики. Заяц вздохнул от удовольствия и собирался поставить чайник, как вдруг услышал странный звук.

Это был не вой ветра. Ветер выл по-другому — злобно и размашисто. Этот звук был тише, короче и очень жалобным. Не то стон, не то всхлип: «Ууу-ух… бррр…».

Заяц насторожил уши. Звук повторился. Он подбежал к окну, отёр лапкой замёрзший узор на стекле и прильнул носом к холодному пятнышку.

Под большой пушистой елью, прямо напротив его окна, сидел Волк. Нет, не тот грозный, вечно догоняющий и рычащий Волк, от которого все разбегаются. Этот Волк был весь съёжившийся, мокрый, и сидел он на снегу, обхватив длинные колени руками, а его голова была безнадёжно опущена. Его полосатый шарф обвис, как мокрая тряпка, а с кончиков ушей свисали маленькие сосульки. И самое ужасное — по его длинному волчьему носу, который обычно так задорно вздёрнут, катились капли. То ли от растаявшего снега, то ли от чего-то ещё.

— Господи, — прошептал Заяц. — Да он же совсем замерзает!

Всё внутри Зайца сжалось. Он совершенно забыл, что это Волк, его извечный неприятель, который только и мечтает его поймать. Он увидел просто кого-то очень несчастного, одинокого и продрогшего до самых косточек. Такого нельзя оставлять на улице. Никого. И уж тем более в канун Нового года.

Не раздумывая ни секунды больше, Заяц резко дёрнул ручку форточки и высунулся в ледяную тьму.

— Эй, ты! — крикнул он так громко, как только мог, чтобы перекрыть вой метели.

Волк вздрогнул и медленно, будто с огромным трудом, поднял голову. Его глаза в свете из окна были большие, тусклые и испуганные.

— Иди сюда! — скомандовал Заяц, махая лапой. — Немедленно! Сейчас же заходи греться!

Волк уставился на него, не веря. Он даже покачал головой, словно отгоняя видение.

— Ты чего? — прохрипел он, и голос его был таким хриплым и слабым, что Заяцу стало ещё больше его жалко. — Это… ловушка?

— Какая ещё ловушка! — всплеснул лапами Заяц. Он уже совсем разозлился — но не на Волка, а на всю эту нелепую ситуацию. — Ты видишь, какая погода? Ты замёрзнешь тут, как… как ледяная глыба! Марш в дом, я сказал! Быстро!

И случилось невероятное. Волк, повинуясь этому твёрдому, заботливому тону — тому самому, каким разговаривает иногда добрая, но строгая няня, когда нужно спасти глупого ребёнка от его же проказ, — медленно и неловко поднялся. Он отряхнулся, пошаркал валенками, вмёрзшими в снег, и поплёлся к освещённому порогу, спотыкаясь и по-прежнему недоверчиво поглядывая на Зайца.

Заяц захлопнул форточку и засуетился. Он сгрёб в охапку с вешалки большое банное полотенце в синих полосках и бросил его на горячую батарею. Потом выдвинул из-под стола самое глубокое, «гостевое» кресло и потащил его прямо к камину. Из буфета с грохотом достал самую большую чашку — ту, с которой обычно пил чай Медведь, когда заходил в гости по делу. В эту чашку он насыпал заварки, положил ложку малинового варенья, две дольки лимона и уже услышал за спиной громкий стук в дверь.

Заяц глубоко вздохнул, поправил свою белую майку и открыл.

На пороге стояло нечто огромное, мокрое и абсолютно жалкое. С Волка буквально текло. Он пытался вытереть нос рукавом, но только размазал грязь по морде.

— Ну, заходи, заходи, — сказал Заяц уже мягче. — Стоять нечего. Снимай скорее эту мокрую одежду.

Волк нерешительно переступил порог, оставив на половике большую лужу. Он стал снимать свою знаменитую чёрную косуху, но пальцы у него так дрожали от холода, что он не мог справиться с молнией.

— Давай я, — вздохнул Заяц и ловко расстегнул куртку. Потом помог снять шарф и кепку, которая примёрзла к ушам. — Вот так. Садись в кресло. Ноги вытяни к огню. Держи.

Он накинул на плечи Волка тёплое полотенце с батареи. Волк взялся за его края и замер, словно боялся пошевелиться, чтобы это чудо не исчезло. Он уселся в кресло, и оно заскрипело под его тяжестью. Потом он протянул к камину озябшие, посиневшие лапы с длинными пальцами.

Заяц поставил перед ним на табуретку чашку. Пар от неё поднимался густой, ароматной струйкой.
—Пей. Медленно. Осторожно, горячо.

Волк взял чашку обеими руками, прижал её к груди, закрыл глаза и сделал первый, маленький глоток. Он вздрогнул всем телом, и выражение его морды изменилось. Суровые складки разгладились, а в глазах появилась та самая, детская, ничего не скрывающая благодарность. Он выглядел не опасным хищником, а большим, промокшим, несчастным псом, которого наконец-то впустили с холода.

— Спасибо, — прохрипел он так тихо, что Заяц едва расслышал.

— Ещё скажешь, — буркнул Заяц, но на душе у него стало светло и спокойно. Он поставил на табурет рядом с Волком тарелку с имбирными пряниками. — Ешь. Согреешься быстрее.

И пока Волк, осторожно, почти благоговейно, отламывал кусочки пряника и запивал их горячим чаем, Заяц сел в своё кресло напротив. Он смотрел, как огонь играет на влажной серой шерсти, как постепенно перестают дрожать широкие плечи, и думал о том, как странно устроен мир. Иногда тот, кого ты считал исключительно проблемой, оказывается всего лишь очень одиноким и очень замёрзшим. И нет на свете правила, которое запрещало бы подать такому чашку чая в новогоднюю ночь.

[Голлум]

Ого! А ты писатель?

[РИО]

4 часа назад, Голлум сказал:

Ого! А ты писатель?

Ну да )

Правда сейчас пишу с нейронками.

Раньше сам писал ))

[РИО]

Ну, Новый Год, погоди!

Глава вторая. В которой Яга влетает в дверь, Волк улетает в камин, а Заяц бежит на помощь

Волк проспал на заячьем диване, свернувшись в огромный серый клубок, до самого утра. Он даже присвистывал во сне — тонко, как чайник. Заяц, проснувшись первым, уже накрыл на стол: стоял горшок с мёдом, тарелка с хрустящими сушками в виде ёлочек и целая пирамида из блинов с малиновым вареньем.

Волк открыл один глаз, потом второй. Он уткнулся носом в блины и обалдело заморгал.
—Это… всё мне? — прохрипел он.
—Кому же ещё? — весело сказал Заяц. — Натощак бегать не будешь!

Они ели блины, и Волк рассказал, как нашёл в лесу возле избушки на курьих ножках «блестяшку» — красивую брошку, похожую на звёздочку изо льда. Она так здорово сверкала, что он не удержался. О том, что это «Лунная Запонка» — ключ от всех печек и каминов, что связывают их сказочный мир с другим, странным миром без волшебства, он, конечно, не знал.

— Подумаешь, запонка! — махнул он лапой, и на кончике его носа болталась капля варенья. — У Яги их, наверное, целый сундук!

В этот момент снаружи раздался звук, будто огромный ушастый слон упал на крышу. БА-БАХ!

Дверь с треском распахнулась, и в комнату, не заходя, а прямо влетев по воздуху, ворвалась БАБА ЯГА. Она была в своём вечном рваном салопе цвета болотной тины, с волосами, торчащими в разные стороны, как веник из крапивы. На ногах — стоптанные лапти, а в глазах горели зелёные огоньки такой ярости, что даже камин на миг притих.

— АГА! — проревела она хриплым голосом, ткнув в Волка костлявым пальцем с длинным, грязным ногтем. — Попался, пушистый разбойник! Где моя Запонка-прыгунья?! Без неё печка междумирная не работает! Я в гости к сестре в Кощейбург опоздаю!

Волк вскочил так резко, что опрокинул тарелку с блинами себе на голову. Прямо на его ухо сполз блин, с которого капало варенье, что делало его вид одновременно жалким и очень смешным.

— Яга, честное волчье! — завыл он, снимая с головы липкий блин. — Я её назад положил! Ну, почти! То есть, она где-то тут… — Его глаза дико забегали по комнате.

— ВРУН! — завизжала Яга и, сделав в воздухе сальто назад (от неожиданности Заяц ахнул), ринулась на Волка.

Волк, недолго думая, шмыгнул за кресло. Яга врезалась в него головой вперед и застряла, болтая ногами. Пользуясь моментом, Волк метнулся к камину. Он оглянулся на Зайца с такой виноватой и испуганной мордой, что тот, несмотря на весь ужас, чуть не рассмеялся.

— Прости, Заяц! — крикнул Волк и, не раздумывая, нырнул прямо в самые языки пламени.

Но вместо крика боли случилось чудо. Огонь вспыхнул ослепительно-синим светом, гудел, как реактивный двигатель, и… всосал Волка внутрь, будто гигантский пылесос. Раздался хлопок, и в камине остались лишь обычные огоньки.

— А-а-а, хитрюга пушистохвостый! — взревела Яга, выдернув голову из кресла. — В миры чужиные смотался! Не уйдёшь!

Она, не целясь, швырнула в камин свою старую лапоть, разбежалась и тоже прыгнула в огонь. ПШ-Ш-ШУХ! Её силуэт исчез в синей вспышке, а из камина выпало несколько искр и пахнуло озоном, как после грозы.

В комнате воцарилась мёртвая тишина. Заяц стоял, прижав уши, и смотрел на пустой диван, на блин на полу, на дверь, которая теперь болталась на одной петле. Потом его взгляд упал на сияющий предмет под столом. Он подполз и поднял его.

Это была Лунная Запонка. Она была похожа на снежинку, вырезанную из тёмно-синего льда, внутри которого пульсировал мягкий лунный свет. Как только Заяц коснулся её, в его голове прояснилось. Он вдруг понял. Любой огонь — теперь дверь. Волк в беде. В чужом, несказочном мире. А Яга… Яга там его точно превратит в коврик.

«Нет, — твёрдо сказал Заяц вслух. — Я его согрел. Я его накормил. И я за него в ответе. Даже если он вор и паникёр».

Он быстро нацепил свой самый тёплый клетчатый шарф, сунул в рюкзак термос с чаем, горсть орехов и, крепко сжимая Запонку в лапке, подошёл к камину. Огонь весело подмигнул ему синей искоркой.

— Лети ко мне, Запонка! — скомандовал Заяц (ему казалось, что нужно сказать что-то волшебное) и шагнул в пламя.

Мир перевернулся. Его закрутило в вихре из ледяных конфетти, засвистело в ушах, защекотало в носу. Потом — БАЦ! — он приземлился на что-то мягкое и упругое.

---

А в это время в нашем мире, в большом-пребольшом Торговом Центре «Мечта», началось самое весёлое и невообразимое приключение.

Волк вывалился не из камина, а из огромной декоративной пиццы на витрине фаст-фуда! Он был весь в салями и расплавленном сыре, с оливкой на одном ухе. Толпа детей, стоявших в очереди за «Киндер-сюрпризом», замерла, а потом разразилась смехом.

— Смотрите, маскот! — закричал мальчик в очках.
—Какой крутой костюм! — завизжала девочка в розовой куртке.

Волк, отряхиваясь от сыра, увидел в отражении витрины свою сырную «шапку» и тоже прыснул. Но его смех застрял в горле, когда из той же пиццы, разбрызгивая томатный соус во все стороны, как маленький вулкан, вынырнула Баба Яга.

— Стой, волчара-сырный дух! — прохрипела она, выковыривая из уха грибок.

Началась погоня века.

Волк,скользя в сырных лапах по плитке, прыгнул на движущуюся лестницу, едущую вверх. Яга, недолго думая, плюхнулась на поручень и поехала вниз, как на санках, расталкивая народ и крича: «Горыныч, брысь!» Люди с нижнего этаза смотрели вверх, открыв рты: по эскалатору мчался волк в сыре, а навстречу ему, визжа от восторга, катилась какая-то бабушка в лохмотьях.

Волк,пытаясь скрыться, влетел в отдел с пуховиками. Яга, не отставая, метнула в него заклинание. Не огненный шар, а клубок липкой, похожей на паутину, жвачки! Он прилип к пуховику ярко-розового цвета, который тут же надулся и понёс Волка, как воздушный шар, под самый потолок! Покупатели, вместо того чтобы пугаться, достали телефоны и начали снимать: «Вау! Новый аттракцион!» Волк, отчаянно дрыгая лапами, летел под потолком, а Яга внизу бежала за ним, на ходу цепляя с вешалок шарфы и наматывая их на себя, как кокон.

Волк,наконец, сорвав с себя розовый пуховик, выскочил на улицу и прямо на лёд. Он никогда не катался! Его лапы разъезжались в разные стороны, он крутился, как юла, падал, подскакивал и мчался дальше, вызывая хохот у конькобежцев. Яга, выбежав за ним, тоже ступила на лёд. Но она-то была ведьмой! Она не поехала, а… поплыла по льду на своём помеле, как на серфе, лихо обходя фигуристов и оставляя за собой ледяную стружку! Дедушка с внучкой, катавшиеся за ручки, остановились и аплодировали: «Браво! Цирк приехал!»

А где же Заяц?
Заяц приземлился прямиком вкомнату для отдыха персонала того же торгового центра. Он мягко шлёпнулся на огромный диван-мешок, похожий на боб. Перед ним на столе стоял недопитый кофе и лежал журнал «Горизонты retail». Он выглянул в коридор и увидел через стеклянные стены атриума ту самую безумную погоню на катке.

«Ох, — вздохнул Заяц. — Ну, Волк, ну, задал ты задачку…»

Он видел, как Волк, отчаянно скользя, нырнул в чёрный служебный вход. Яга на помеле, описав дугу, рванула за ним.

Заяц побежал. Он миновал склады с коробками, мчался мимо удивлённых грузчиков в оранжевых жилетах (один даже протёр глаза), и наконец выскочил на тихую улочку, где стояли маленькие старинные домики. И тут он его увидел. Волк, запыхавшийся, с торчащей во все стороны шерстью, тыкался носом в витрину небольшого магазинчика под вывеской «Антиквариат и К». Он искал камин! Любой камин!

Заяц хотел крикнуть, но вдруг увидел, как с неба, с оглушительным «Улюлюлю!», пикирует Баба Яга. Она целилась в Волка прямым тараном!

И тогда Заяц, не помня себя, выбежал на середину улицы, размахивая своими длинными ушами, как флажками.
—Эй! Яга! — закричал он тоненьким, но отчаянно смелым голосом. — Смотри, что у меня есть!

Он высоко поднял над головой Лунную Запонку. Она вспыхнула в сером дневном свете таким ярким, чистым, лунным сиянием, что Баба Яга на лету затормозила, а Волк замер, уткнувшись носом в стекло.

Яга плавно приземлилась перед Зайцем, хлопая глазами.
—О-о-о… — прошептала она с жадностью. — Родненькая… Отдай, заинька, а я тебе конфетку…

— Она не твоя и не моя, — твёрдо сказал Заяц, хотя лапки у него дрожали. — Она волшебная и общая. И ты не будешь больше гоняться за Волком, а то… а то я её спрячу туда, где никто не найдёт!

Волк, осторожно подкравшись, встал позади Зайца, как за каменной стеной.

Яга надула щёки, её глаза снова сверкнули зелёным. Но потом она посмотрела на Запонку, на решительного Зайца и на перемазанного сыром и страхом Волка… и неожиданно РАССМЕЯЛАСЬ. Её смех был скрипучим, как несмазанная дверь, но весёлым.

— Ха-ха-ха! Да я ж его не съем, дурачка! Мне Запонку вернуть надо! Без неё скучно — мир не посмотреть! Ладно уж, — она махнула рукой. — Прощается. Запонку — на место. А с вас, гонщики, — чай с сушками! И рассказ, как вы по этому миру… на пуховике летали!

Волк облегчённо рухнул на тротуар. Заяц улыбнулся. А прохожие на другой стороне улицы, наблюдавшие за всей сценой (они решили, что это очень талантливые и смешные уличные артисты), дружно захлопали. Особенно громко хлопала девочка в розовой куртке. Она-то точно знала, что это было самое настоящее чудо.

[Sammy_Davis]

Вот небольшая оригинальная история-кроссовер, где комиссар Джим Гордон из Готэма встречается с Джимом Бравурой из Max Payne — оба суровые полицейские, но из очень разных миров.

---

«Город без иллюзий» – короткий кроссовер Гордона и Бравуры

Готэм всегда жил ночью. В тот вечер туман стелился так низко, что казалось — он подслушивает разговоры людей. Комиссар Джим Гордон стоял у разбитого фонаря на пересечении Четвёртой и Бейкер. На руках у него было дело о новых поставках синтетического наркотика, появившегося пару недель назад. Наркотик распространялся стремительно — слишком чистый, слишком опасный. Но самое странное: в деле всплывали связи не только мафии Готэма, но и неизвестной группы, работающей по методам, больше похожим на операции федеральных структур.

Гордон закурил.
— Опять кто-то решил поиграть в богов в моём городе…

Его мысли прервал шум мотора и сирена без маяков — просто короткий знак. Подъехал чёрный седан без номеров. Из машины вышел высокий мужчина с уверенной военной выправкой и холодным взглядом. Его плащ был аккуратно застёгнут, движения резкие, чёткие.

— Комиссар Джеймс Гордон? — спросил он.
— А вы?
— Джим Бравура. Нью-Йоркское управление DEA. Временно передан в федеральную рабочую группу. У нас пересечение дел.

Гордон нахмурился:
— DEA? В Готэме? Обычно федералы избегают нашего города как огня. Боятся, что их чистые ботинки испачкаются.

Бравура едва заметно усмехнулся.
— Мои ботинки редко остаются чистыми. У нас в Нью-Йорке появилась партия препарата, аналогичного тому, что вы ищете. Судя по анализу, это ранний прототип того, что когда-то называли «Валкирия». Кто-то возродил проект.

Гордон снял очки, протёр.
— Не знаю, что вы там привыкли у себя расследовать, но в Готэме такие вещи никогда не бывают просто делом о наркотиках. За этим всегда кто-то стоит.
— За этим всегда кто-то стоит, — спокойно ответил Бравура. — Иногда это учёные, иногда — военные, иногда — люди в дорогих костюмах. В Нью-Йорке мы потеряли слишком много людей на таких проектах. Я не собираюсь повторять ошибки.

Они обменялись папками.
Гордон увидел имена, которые уже встречал в деле: учёные, пропавшие солдаты, неизвестные инвесторы. И среди них одна фамилия, которую он ненавидел.

— Фальконе.
— Знал, что это имя кое-что вам скажет, — ответил Бравура.

В этот момент сверху раздался хлопок — снайпер! Пуля пробила асфальт у ног Бравуры. Они оба мгновенно укрылись за полицейской машиной.

— У вас тут не скучно, — бросил Бравура и вытащил свой пистолет.
— Это Готэм, — сказал Гордон, доставая рацию. — Тут даже с федералами здороваются выстрелами.

На крыше мелькнула тень.
— Наёмники. Профессионалы, — отметил Бравура. — Работают чисто.
— Добро пожаловать в мой город, — ответил Гордон.

Они обменялись взглядом — взглядом двух опытных копов, которые мгновенно понимают друг друга. Без дальнейших слов они ворвались в переулок, поднялись на пожарную лестницу, обошли позицию стрелка. Несколько секунд — и снайпер был обезврежен. У него нашли военный коммуникатор с сообщением:

«Цель: оба комиссара. Не дать им объединить дела».

Гордон выдохнул.
— Значит, мы действительно напали на чью-то больную мозоль.
— Значит, теперь мы работаем вместе, — сказал Бравура.

Гордон посмотрел в сторону ночного города.
— Готэму иногда нужен Бэтмен… но сегодня ему нужны просто два старых копа, которые знают, как работать против системы.

Бравура кивнул.
— Тогда давайте сделаем то, что мы оба умеем лучше всего. Начнём с улиц. Потом дойдём до тех, кто тянет за ниточки.

Два комиссара, каждый из своего мрачного города, вышли на ночную улицу Готэма — в город, который ненавидит слабость, но уважает тех, кто не сдаётся.

И с того вечера об их сотрудничестве ходили легенды:
в тот раз Готэм впервые увидел, как два Джима — Гордон и Бравура — очистили кварталы от того, что было страшнее любой мафии.

---

Хочешь продолжение? Могу сделать полноценный кроссовер на несколько глав: с участием Бэтмена, Макса Пейна, мафии Готэма и проектом «Валкирия 2.0».

[РИО]

@Sammy_Davis

Мне спасибо не надо ваших историй в моей теме )

[РИО]

 

Эта глава получилась очень крутой 😎

Глава пятая. В которой Шип показывает Зиму, а Дружба побеждает Время

Зловещий звук — ДЗ-З-З-ИНЬ! — замер в воздухе «Грибара», звеня в самых его деревянных прожилках. Ягурка выпрямилась, держа в костлявых пальцах свой артефакт.

Снежный Шип был прекрасен и страшен. Это была не простая сосулька, а будто выточенная из самого сердца полярной ночи. Длинная, идеально ровная, она была абсолютно прозрачна, и лишь в самой её глубине, вдоль острия, пульсировали и переливались злые, холодные огоньки — крошечные северные сияния, пойманные и замороженные. От неё веяло не просто холодом, а тишиной. Тишиной такой всепоглощающей, в которой замирает даже эхо.

— Довольно болтать! — прошипела Ягурка. Её глаза, узкие, как щелочки во льду, сверкнули торжеством. — Вы хотели увидеть моё королевство? Увидите!

Она не стала целиться ни в кого из гостей. Вместо этого с коротким, леденящим криком она изо всех сил вонзила Снежный Шип в самый центр пола «Грибара», туда, где под мостиком тихо журчал ручеёк.

Раздался звук, будто треснуло огромное зеркало. КР-Р-РАК!

Но пол не раскололся. От острия Шипа во все стороны мгновенно побежали не трещины, а причудливые, сверкающие ледяные узоры. Они стремительно расползались по дереву, по стенам, по потолку, смыкаясь в единую, гигантскую, прозрачную ледяную сферу прямо в центре зала. Это был не портал в привычном смысле. Это был проектор вечной стужи.

Внутри этой ледяной сферы, как на гигантском экране, замерцало и проявилось изображение.

Великая Зима.

Они узнавали свой мир. Тот же лес, те же холмы. Но всё было сковано толстым, синеватым, непрозрачным льдом. Деревья стояли как стеклянные скульптуры. Небо было затянуто матово-белой пеленой, сквозь которую тускло светило бледное, лишённое тепла солнце-призрак. А там, где на карте Запонки светились золотые нити порталов, здесь торчали чёрные, угрюмые ледяные глыбы, похожие на надгробия. Всё было неподвижно. Безмолвно. Безжизненно.

— Моя мечта, — с болезненным восторгом прошептала Ягурка. — Порядок. Тишина. Никакой суеты, никаких глупых путешествий, никаких… чаепитий.

Волк, Заяц и все остальные невольно подошли ближе, заворожённые ужасной картиной.

— Смотрите, — тихо сказала Баба Яга, тыча пальцем в ледяной экран. — Вон избушка моя… И курьи ножки вмёрзли в лёд.

— И «Грибар», — сдавленно протрубил Жираф Йося, пытаясь разглядеть в ледяной массе очертания родного гриба. Его длинная шея бессильно опустилась. — Погасли все фонарики…

Но самое страшное ждало впереди. Взгляд Волка выхватил вдалеке, среди ледяных сугробов, знакомую одинокую фигуру в чёрной косухе и полосатом шарфе. Это был он сам. Тот Волк, каким он был вчера вечером: сгорбленный, продрогший, с носом, красным от холода. Он брел по метели, спотыкался, отчаянно потирал уши. Картина была до боли знакома.

Волк замер, чувствуя, как по спине пробегает холодок, пострашнее любого мороза.

Его ледяной двойник дошёл до знакомой двери с освещённым окошком — двери заячьего дома. Он поднял лапу, чтобы постучать. Сердце настоящего Волка ёкнуло от надежды. Но в тот миг, когда костяшки пальцев должны были коснуться дерева, всё изображение дрогнуло и отмоталось назад. Снежная буря налетела снова, следы на снегу исчезли, и замёрзший Волк снова оказался вдалеке, чтобы снова начать свой безнадёжный путь к двери, которая никогда не откроется по-настоящему.

— Нет… — вырвалось у настоящего Волка. Он понял. Это была не просто картина. Это была ловушка для души. Вечное возвращение к моменту самого глубокого одиночества и отчаяния, без надежды на спасение. Бесконечный, беспросветный круг.

— Ой, беда-беда, — простонала их Баба Яга, закрывая лицо руками.

Тихий, бархатистый голос Ламантина прозвучал в наступившей тишине, как удар колокола:

—Худший холод, друзья мои, — не тот, что сковывает реки, а тот, что замораживает само время. Он крадёт не тепло тела, а тепло надежды. Он заставляет сердце биться вхолостую, проживая один и тот же печальный миг снова, и снова, и снова…

Маша, которая до этого с интересом разглядывала ледяные узоры, теперь притихла и крепко ухватилась за шарф Волка на своей шее. Она смотрела на ледяного Волка, и её глазёнки стали большими и серьёзными.

Ягурка торжествующе засмеялась, её скрипучий смех раскалывал тишину:

—Вот он, идеальный порядок! Никаких перемен! Ваши «искры», ваша «дружба» — всё это растает, как прошлогодний снег! Вы все станете частью этой картины! Навеки!

И тогда Волк зарычал. Но это был не рык злости или охотничьего азарта. Это был рык боли, отчаяния и яростного, непокорного неприятия этой судьбы. Он видел не просто картинку. Он видел самую страшную версию себя — одинокого, отвергнутого, обречённого.

— НЕТ! — заревел он так, что с потолка «Грибара» посыпалась искрящаяся пыльца волшебных грибов. — ЭТОГО НЕ БУДЕТ!

Он бросился вперёд. Но не на Ягурку. Он бросился к ледяной сфере, к своему собственному застывшему отражению.

— Волк, нет! — крикнул Заяц, но было поздно.

Волк изо всей силы ударил лапой по гладкой, холодной поверхности. Удар отдался болью в кости, но лёд лишь чуть дрогнул. На экране его ледяной двойник, будто почувствовав удар, на миг остановился и поднял голову. Их взгляды встретились — взгляд живого, полного ярости и боли, и взгляд застывшего в вечном ожидании.

— Я НЕ ТЫ! — крикнул Волк своему отражению и снова ударил. — Я НЕ ОСТАНУСЬ ТАМ!

Ягурка хохотала, видя его тщетные попытки. Она уже праздновала победу. Но она не учла одного.

Заяц сжал в кармане тёплую искру Дружбы. Он видел не просто Волка, ломающего лёд. Он видел друга, который борется с самым страшным своим кошмаром. И он не мог остаться в стороне.

— Волк! Я с тобой! — крикнул Заяц и бросился к нему.

Он не стал бить по льду. Он встал рядом с Волком, положил свою маленькую лапку на его дрожащую от напряжения спину и прижал к ледяной стене Лунную Запонку. Три искры — Смелости, Доброты и Дружбы — вспыхнули в них одновременно ярче, чем когда-либо.

В тот же миг в ледяной сфере, прямо в груди у застывшего Волка-двойника, вспыхнула крошечная, но яростная золотая точка. Он словно вздрогнул. А в его ледяной руке, которую он поднимал, чтобы снова постучать, вдруг проступил контур… Снежного Шипа. Того самого, что держала настоящая Ягурка. В зеркальном мире он был у неё.

Настоящий Волк это увидел. Инстинкт, смешанный с отчаянием и внезапной догадкой, сработал молниеносно. Он не думал. Он протянул лапу к ледяной поверхности — не чтобы ударить, а чтобы схватить. И острая, холодная грань мира «Великой Зимы»… подалась. Его лапа прошла сквозь неё, как сквозь густой, ледяной туман.

— Что ты делаешь?! — завизжала Ягурка, но было поздно.

Лапа Волка сомкнулась внутри ледяного экрана вокруг призрачного контура Шипа в руке у ледяной Ягурки-двойника. И с мощным рывком он вырвал его на себя.

Раздался звук, похожий на звон миллиона бьющихся хрустальных бокалов. ТРР-Р-Р-РЫНЬ!

Ледяная сфера затрещала и начала рассыпаться. Но она рассыпалась не просто так. Мир внутри неё стал стремительно меняться, но в обратную сторону. Было ощущение, что кто-то нажал кнопку перемотки киноплёнки назад.

Они увидели, как: Ледяной Волк у двери отшатнулся, дверь закрылась, и он пошёл задом наперёд по своим следам в метель.

Чёрные ледяные глыбы-порталы оттаивали, превращаясь снова в золотые нити.

Солнце-призрак набрало цвет и тепло.

Сама «Великая Зима» сжалась, превратилась в синюю точку и…

ПШ-Ш-ШУХ!

…исчезла вместе с треснувшим Снежным Шипом, который теперь лежал у ног Волка, стремительно тая и превращаясь в лужу холодной, чистой воды. От него осталась лишь маленькая, красивая льдинка в форме звёздочки.

Обратная перемотка не остановилась. Она подхватила и их самих. Мир вокруг завертелся.

Их выдернуло из «Грибара» сквозь золотистый вихрь портала. Они промчались, как по туннелю из света:

Вернулись в котельную. Печь мирно потрескивала, иней на ней растаял, а девочки в розовом там и не было — она уже благополучно убежала домой.

Промелькнули над катком. Лёд блестел под солнцем, катались обычные люди. Никакой Яги на помеле.

И наконец, с мягким тук они оказались снова в торговом центре «Мечта», а затем, через последнюю вспышку в декоративном камине фаст-фуда, — в уютной, тёплой, целой и невредимой заячьей норке.

Тишина. Только часы тикали. В камине потрескивали дрова. На столе стоял недопитый чай и лежали их рисунки. Всё было точно так, как они оставили. Только на полу около камина лежала маленькая звёздочка-льдинка от Снежного Шипа и светилась, уже не зловеще, а просто красиво, рядом с Лунной Запонкой.

Ягурка, очутившись здесь, съёжилась и смотрела по сторонам испуганно. Её спесь и злоба, казалось, вымерзли в том ледяном зеркале. Их Баба Яга тут же схватила её за рукав.

— Всё, сестрица, — строго сказала она, но в голосе слышалась усталость, а не злость. — Хватит хулиганить. Пойдём-ка ты со мной. Будешь до Нового года целебные чаи для всех варить, грехи замаливать.

И, кивнув на прощание Волку и Зайцу, она вывела притихшую Ягурку в дверь, которая на этот раз открылась и закрылась самым обычным образом.

Волк и Заяц остались вдвоём. Они молча сели у камина. Волк осторожно потрогал свою лапу — ту самую, что прошла сквозь ледяное зеркало. Она была цела.

— Ты… ты видел это? — тихо спросил он Зайца.

—Видел, — кивнул Заяц. — Но это не про нас. Это про того, кем ты мог бы стать, если бы… если бы я тогда не открыл дверь.

Волк сгрёб в охапку весь чайник и две кружки и понёс к камину.

—Давай ещё чаю, — буркнул он. — А то что-то… продрог.

Они сидели, пили чай и смотрели, как за окном окончательно стемнело и в окнах соседних домов одна за другой стали зажигаться гирлянды — жёлтые, зелёные, красные. На столе лежала открытка, которую Маша успела нарисовать в «Грибаре» на обороте меню. Там были кривоватые, но узнаваемые фигурки: высокий жираф, улыбающийся ламантин, заяц, волк и девочка в розовом. И подпись: «Спасибо! Вы самые лучшие! Маша».

Волк посмотрел на открытку, потом на Зайца, и на его длинной волчьей морде расплылась медленная, немного смущённая, но самая настоящая улыбка.

—Ну что, партнёр, — сказал он. — Новый год, кажись, мы с тобой уже встретили. И даже ёлку нарядили — ледяную такую.

Заяц рассмеялся. Им было тепло, спокойно и очень хорошо вместе. Они отстояли не просто порталы. Они отстояли право на перемены, на встречи, на чай у камина и на то, чтобы каждый новый день был не похож на предыдущий.

А где-то далеко, в тёплых водах волшебного измерения, мудрый Ламантин, попивая свой грибной эль, улыбнулся. Ему почудился знакомый голос камина, доносившийся сквозь миры, или просто родилась новая мысль. Он прошептал её в пузырьки, уплывающие к поверхности:

—А ведь и правда… Самый прочный портал во всей вселенной — это дверь, которую открывают друг для друга два сердца. И его не заморозить уже ни одной зиме на свете.

Снаружи пошёл снег. Крупный, пушистый, новогодний. И в каждом его кристаллике, казалось, отражался свет Лунной Запонки — тёплый, живой и полный надежды на новые, совсем не страшные, а самые что ни на есть добрые приключения.

[РИО]

У меня все помаленьку.

Вроде норм.

Занимаюсь спортом, пишу книги, к новому году уже готов.

Есть одно издательство в Питере (Пульсарт вроде) они со Штормрм работают (я в Шторме проходил конкурс писателей).

Также у них этаж книг в Питере и заказы от продюсеров на сериалы.

Мне очень нравится придумывать миры.

Ты как бы живёшь внутри своих книг. Это как виртуальная реальность или игра и тебе ниче не надо. Только фантазия.

В последнем конкурсе девушкам многим очень понравились мои тексты 

Среди нескольких тысяч писателей я был в топ-10 по нескольким главам 

Детская сказка понравилась 

В продолжении у меня история девочки Маши,ее отца Артема,пареяв костюме Кощея 

Это наверно самый интересный персонаж.

Захотите почитайте вот тут

 

Все добра 

А так все норм у меня.

Спасибо Кришне и друзьям 🙂 

Да вегатарианствую сейчас только 2 раза в месяц в Экадаши.

[РИО]

Написал 15ю главу.

Очень собой горжусь.

Думал будет н5 очень понятно народу но надеюсь эту главу оценят (пусть не современники, а потомки) и когда-нибудь в Хрестоматиях по Литературе будет походить Алекса Рио 😎 Вот книга Кларнет Маши.   вот 15я глаа.

Думаю она получилась огонь

 

Глава пятнадцатая. В которой граммофон поёт правду, а цифры открывают мир

 

Расшифровка гербовой вязи на серебряном кольце кларнета оказалась не поэтическим шифром, а вопиюще прагматичной. После двух дней кропотливой работы с лупами и словарями старинных шрифтов (и трёх чайников крепчайшего кофе, заваренного бабушкой Любой на походной горелке) Артём и Степанов вывели последовательность: BGE-772-19-A4-16.

 

— Банк Готтарда и Эндера, — произнёс Степанов, откидываясь на спинку стула в номере их скромного пансиона в Санкт-Морице. — Один из старейших частных банков Швейцарии. 772 — номер хранилища. 19 — этаж или сектор. А4 — ячейка. 16 — вероятно, год, к которому относится доступ.

 

— Или код доступа, — добавил Артём, осторожно поворачивая кларнет в руках. — Смотри: если нажать определённым образом на клапаны ля-бемоль и си, они выступают ровно на 1,6 миллиметра. Это может быть комбинацией для механического замка.

 

Алиса, наблюдавшая за этим «детективным безумием» с самого утра, не выдержала:

—Давайте я просто позвоню и спрошу? Может, у них есть онлайн-запись?

Все обернулись на неё с таким выражением лица,будто она предложила открыть древний саркофаг ломом.

—Милая моя, — вздохнул граф Оболенский, поправляя свой неизменный жилет. — В банке Готтарда и Эндера нет ни онлайн-записи, ни даже телефона на ресепшн. Туда попадают только по рекомендации, в чёрном костюме и с чувством глубокой исторической ответственности. Или с ключом-артефактом. У нас есть второе.

 

Так через день вся компания — заметно поредевшая, но не сломленная (бабушка Люба наотрез отказалась оставаться «с кислым молоком в пансионе», заявив, что её предки с Суворовым Альпы шли, так уж её-то в банк сводить не слабо!) — предстала перед монументальным зданием банка на одной из узких, вымощенных булыжником улочек Цюриха.

 

Банк «Готтард и Эндер» внешне напоминал не финансовое учреждение, а дворец скромного, но очень уверенного в себе немецкого барона: тёмный гранит, узкие стрельчатые окна, массивная дубовая дверь с бронзовой ручкой в виде головы орла. Ни вывески, ни таблички. Только маленькая, едва заметная гравировка на медной пластине у двери: «Основано в 1789».

 

Их встретил сам управляющий — господин Мюллер. Человек лет шестидесяти, с лицом, высеченным из швейцарского гранита, и улыбкой, настолько вежливой, что от неё становилось холодно. Он был одет в безупречный трёхпкeтный костюм цвета древесного угля, галстук-бабочку и перчатки из белой лайки.

 

— Господа, — произнёс он безупречным, но безжизненным английским. — Документы, пожалуйста.

 

Им пришлось предъявить не только паспорта, но и кларнет. Господин Мюллер осмотрел инструмент через монокль, тщательно сверил гравировку с какой-то старой книгой учёта в кожаном переплёте, после чего кивнул.

—Следуйте за мной.

 

Они прошли через анфиладу роскошных, но пустынных залов с портретами суровых мужчин в париках, спустились на лифте, похожем на позолоченную птичью клетку, на минус девятнадцатый этаж (оказывается, «19» в шифре означало именно это!), и очутились в длинном, освещённом мягкими бра коридоре. Стены были отделаны латунными панелями, а по обеим сторонам тянулись ряды массивных стальных дверей с круглыми механическими замками — сейфовые ячейки.

 

У ячейки А4 господин Мюллер остановился.

—Комбинация?

Артём,слегка дрожащими руками (от волнения или от веса ответственности), приложил кларнет к замку. Нажал на указанные клапаны. Раздался лёгкий, но отчётливый щелчок. Затем он повернул серебряное кольцо-раструб, как рычаг, по часовой стрелке на 16 делений. Замок издал глубокий, удовлетворительный звук, похожий на зевок спящего дракона, и дверца отъехала в сторону.

 

Внутри, на бархатной подкладке, лежал… не слиток золота и не пачка векселей. Там лежала аккуратная коробка из тёмного дерева, а в ней — две граммофонные пластинки в бумажных конвертах с тиснёной надписью: «Protokoll. Weihnachten 1916. 1/2» и «2/2».

 

— Ого, — выдохнула Маша, которая всё это время шла сзади, крепко держась за мамину руку. — Они записывали это на пластинку? Как в кино!

—Граммофон Эдисона, — пояснил Степанов, осторожно беря одну из пластинок. — В то время это была передовая технология. Надёжнее бумаги, которую можно сжечь. И, как показало время, долговечнее.

 

Господин Мюллер, сохраняя ледяное спокойствие, сопроводил их в специальную прослушивательную комнату — небольшой кабинет, обшитый дубом, с кожаными креслами и… действующим граммофоном «Виктор» 1910-х годов, стоявшим на отдельном столике.

—Банк предоставляет клиентам все необходимые услуги, — сухо заметил он. — Аппарат исправен. Вам потребуется помощь?

—Справимся, — сказал Артём, чувствуя, как сердце колотится у него в груди.

 

Мюллер кивнул и удалился, оставив их одних в комнате, пропитанной запахом старой кожи, воска и тайны.

 

Первая пластинка зашипела, игла побежала по канавкам, и из раструба граммофона полились голоса. Качество было удивительно хорошим для столь древней записи. Слышалось потрескивание, фоновый шум, но голоса были различимы.

 

ЗАПИСЬ №1. 24 ДЕКАБРЯ 1916 ГОДА, 22:30.

ФОН: ТИХАЯ ФОРТЕПИАННАЯ МУЗЫКА (БАХ), ЗВОН БОКАЛОВ.

 

ГОЛОС 1 (мужской, бархатный, с британским акцентом, слегка насмешливый): «…и потому, господа, мы, «Круг Возрождения», предлагаем создать фонд в десять миллионов фунтов стерлингов. Не для войны, а для мира. Для финансирования гуманитарных миссий, поддержки прессы, которая будет писать о бессмысленности бойни, и… для точечной помощи тем политикам в наших странах, кто готов говорить о перемирии».

 

ГОЛОС 2 (мужской, низкий, с немецким акцентом, жёсткий): «Фон Штраусс, вы наивны. Мои коллеги из «Акрополя» считают, что война должна идти до победного конца. Только полное поражение противника даст нам право диктовать условия на сто лет вперёд. А ваши «гуманитарные миссии» — это вода, точащая камень. Мы предпочитаем кувалду».

 

ГОЛОС 3 (мужской, лёгкий, с французским прононсом): «Месье фон Штраусс прав в одном: экономика трещит по швам. Мои суда стоят, пути блокированы. Но «Акрополь» обещал нам после победы эксклюзивные права на все железные дороги Центральной Европы. Соблазнительно».

 

ГОЛОС 4 (женский! мягкий, с едва уловимым русским акцентом): «Князь Голицын, вы молчите. А ведь Россия – ключ. Если империя рухнет, хаос поглотит всех. «Акрополь» уже финансирует экстремистов в Петрограде – и левых, и правых. Их агенты щедро раздают деньги и оружие тем, кто кричит «Долой войну!» и «Долой царя!». Они хотят контролируемого пожара».

 

ГОЛОС 5 (мужской, глуховатый, по-русски, но с аристократической дикцией – это князь Голицын, прадед Артёма): «Я знаю, графиня Орлова. Знаю и о деньгах, идущих через Стокгольм и Цюрих на счета… определённых революционных комитетов. Знаю имена. Но сейчас важнее другое: мы, «Братство Белой Розы» (русские эмигранты за мир), создали здесь, в Швейцарии, запасной аэродром. Архив. Если всё рухнет, здесь сохранится правда. И доказательства. Эта запись – часть их».

 

ГОЛОС 1 (британец): «Прекрасная мысль. Спрятать истину в самом надёжном месте в мире – в швейцарском банке, под защитой чисел и нейтралитета. Предлагаю заложить капсулу на сто лет. Пусть наши правнуки разбираются, кто был прав».

 

Шум, смех, звон бокалов.

ГОЛОС 2 (немец, язвительно):«Мои правнуки, надеюсь, будут управлять Европой из Берлина, а не копаться в старых пластинках».

ГОЛОС 4 (графиня Орлова):«А мои, господин барон, надеюсь, будут просто жить. В мире. За что мы, собственно, и боремся».

 

Наступала пауза, слышалось только шипение пластинки. Потом голоса становились тише, словно говорящие сдвинулись ближе к фонографу.

 

ГОЛОС 5 (князь Голицын, шёпотом): «Я вложил ключ в свой старый кларнет. Тот, что сделал Бюффе. Он будет передаваться в семье. Если в России станет совсем темно, тот, у кого окажется инструмент и смелость искать правду, найдёт эту запись. И узнает, что мир в 1916-м был возможен. Что были люди, которые пытались его спасти. И что «Акрополь»… они всё ещё среди нас. Их имена… (здесь шёпот становится почти неразборчивым) …Рокфеллеры участвовали через доверенных лиц… Варбурги… некоторые из Ротшильдов колебались… А в России их агентом является банкир… (звук приглушённого выстрела или хлопка дверью на записи, затем резкий скрежет)».

 

Запись обрывалась.

 

В комнате повисла гробовая тишина. Даже бабушка Люба не произнесла ни своего коронного «ой, беда-беда». Все смотрели на шипящий раструб граммофона, как будто ожидая, что оттуда сейчас выйдут призраки прошлого.

 

— Боже правый, — первым нарушил молчание Артём. — Они всё знали. Про финансирование революции, про… всё.

—«Акрополь», — произнёс Степанов, и в его голосе впервые за всё время прозвучало не холодное любопытство, а неподдельный ужас. — Это не просто клуб богачей. Это философия. Управляемый хаос как инструмент власти. И они следуют ей до сих пор.

—А «Круг Возрождения»? — спросила Алиса. Её лицо было бледным, но глаза горели. — Что с ними?

—Они проиграли тогда, — сказал граф Оболенский, медленно раскачиваясь в кресле. — Но, судя по тому, что мир не скатился в полный ад, их идеи тоже не умерли. Баланс. Вечная дуэль.

 

Вторая пластинка оказалась ещё более взрывоопасной. На ней, помимо продолжения дискуссий, был зачитан полный список участников обеих групп с их реальными именами и титулами. И когда Степанов, вооружившись блокнотом, начал вслух зачитывать некоторые фамилии, сопоставляя их с современными политиками и медиа-магнатами, волосы вставали дыбом.

 

— …барон Фридрих фон Штраусс – основатель сталелитейного концерна. Его правнук, Маркус фон Штраусс, сейчас глава одного из крупнейших в Европе медиа-холдингов, известен жёсткой антироссийской риторикой.

—…князь Борис Голицын – ваш прадед, Артём. Его линия… прервалась в России, но боковая ветвь через сестру вышла замуж за французского дипломата. Их потомок – нынешний министр культуры Франции.

—…графиня Ольга Орлова – её внучка вышла замуж за американского нефтяного магната. Их правнук – сенатор от штата Техас, известный ястреб.

—…мистер Джонатан Смит (британец) – его потомок сейчас возглавляет крупнейший хедж-фонд в Лондоне.

—…а вот это интересно, — Степанов поднял глаза. — Русский агент «Акрополя», банкир Павел Рябушинский. Его потомки… часть семьи вернулась в Россию в 90-е. Один из них – известный банкир и член совета директоров нескольких государственных корпораций. Другой – крупный медиа-менеджер.

 

— То есть они… среди нас? — прошептала Маша. — Прямо сейчас?

—Они всегда среди нас, детка, — грустно улыбнулась бабушка Люба. — Просто одни в дорогих костюмах по телевизору говорят, а другие блины пекут. Жизнь-то она вся из таких слоёв, как пирог. Только начинка разная.

 

Когда последние звуки второй пластинки затихли в шипении, все сидели ошеломлённые. Информация была ошеломляющей, опасной и… освобождающей. Теперь они понимали правила игры, в которую были втянуты.

 

— Что будем делать с этим? — спросил Артём, глядя на коробку с пластинками.

—Копии, — немедленно ответил Степанов. — Цифровые копии высочайшего качества. И распределённое хранение. Одна копия — у Оболенского в Альпах. Вторая — у меня в сейфе, о котором не знает никто. Третья… — он посмотрел на Артёма.

—У меня, — твёрдо сказал Артём. — Но не в виде файла. В виде нот.

—?!

—Я переведу ключевые фрагменты, имена, схемы — в музыкальную партитуру. В симфонию. Кто будет подозревать, что в «Симфонии №7 «Рождественская» Артёма Волкова» зашифрованы имена тех, кто правит миром? Это будет мой… творческий отчёт.

 

Идея была настолько блестящей и безумной, что даже господин Мюллер, вернувшийся в комнату, чтобы спросить, не нужны ли ещё услуги, на мгновение утратил ледяное спокойствие и поднял бровь.

—Оригинальный подход к управлению активами, — сухо заметил он.

 

На выходе из банка, уже на залитой зимним солнцем улице, их ждал сюрприз. У подъезда, прислонившись к фонарному столбу, стоял тот самый человек в синем пуховике — Димас «Баян». Он курил, и лицо его было серьёзным.

—Всё спокойно? — сразу спросил Артём.

—Пока да. За вами следили, но не приближались. Видимо, банковская аура отпугивает. — Димас бросил окурок и раздавил его ботинком. — Но я узнал кое-что по своим каналам. Тот русский медиа-менеджер, потомок Рябушинского… он на этой неделе неожиданно улетел в Швейцарию. На «деловые переговоры». В Санкт-Мориц.

 

Лёгкая, почти весенняя прохлада внезапно показалась ледяным ветром.

—Значит, они знают, что мы здесь, — сказала Алиса. И добавила то, что думали все: — Игра продолжается.

 

Но теперь у них было нечто большее, чем страх. У них была правда. Зашипевшая, потрескавшаяся, столетняя, но — правда. И мелодия, которую ещё предстояло написать.

 

А на заднем плане, в дверях банка, задержался господин Мюллер. Он смотрел всему удаляющейся группе, потом поднял старомодный, складной телефон-раскладушку и набрал номер.

—Да, они ушли, — сказал он. — С материалами. Да, запись активирована. Нет, вмешательства не требовалось. Протокол «Белая Роза» выполнен. Архив передан законным наследникам. — Он помолчал, выслушивая что-то. Потом его гранитное лицо смягчилось едва заметной, почти человеческой улыбкой. — Согласен. Иногда самые прочные сейфы — не стальные, а сердечные. «Готтард и Эндер» закрывает дело №772-19-А4-16. Хорошего дня.

 

Он сложил телефон, поправил бабочку и исчез в тёмном проёме двери, которая беззвучно закрылась за ним, снова превратив дворец в неприступную крепость молчания и чисел. Но семена правды уже были унесены ветром. И им предстояло дать всходы в самой неожиданной почве.

 

[РИО]

Заработал фото хостинг ))

Теперь попрет книга 😎

 

Цитата

Глава шестнадцатая. В котором правда становится искусством, а история обретает голос

Павильон киностудии «Мосфильм» №7 больше походил на изящный парижский салон начала века, чем на место съёмок. Сводчатые потолки, стилизованные под лепнину, шёлковые обои с золотым узором, настоящий камин (правда, с электрическими поленьями), тяжёлые бархатные портьеры. Всё пахло свежей краской, старинным деревом и кофе — ароматами творчества и больших денег.

Именно здесь, на макете виллы «Эдельвейс», проходили съёмки ключевой сцены исторического детектива «Симфония Молчания» (рабочее название — «Кларнет Маши»). В центре площадки, за массивным ореховым столом, сидели актёры в безупречных костюмах 1916 года. Барон фон Штраусс (звезда немецкого театра) поправлял монокль. Князь Голицын (российский актёр с аристократической выправкой) задумчиво перебирал бумаги. Графиня Орлова (известная французская актриса русского происхождения) смотрела в окно на нарисованный альпийский пейзаж. Искали нужный ракурс, свет, настроение.

А за мониторами, в кресле режиссёра, сидел сам Андрей Павлович Рябушинский. Потомок того самого банкира, правнук Павла Павловича Рябушинского. Лет сорока пяти, с умным, усталым лицом, коротко стриженными седеющими волосами и внимательными, чуть насмешливыми глазами. Он был одет не как голливудский продюсер, а просто и элегантно: тёмный джемпер, коричневые брюки, на шее — шарф с тонким рисунком. И только дорогие, но незаметные часы на запястье говорили о его статусе.

Именно он, получив через графа Оболенского известия о находке в Швейцарии, инициировал два грандиозных проекта. Первый — анимационный сериал «Ну, Новый Год, погоди!» по мотивам первых одиннадцати глав, где Волк, Заяц и Баба Яга путешествовали по мирам. Второй — этот самый исторический детектив, основанный на реальных событиях, скрытых в кларнете.

Именно он пригласил Машу, Алису и Артёма на съёмочную площадку — как консультантов и… почётных гостей.

Маша, в новом синем платье с белым воротничком (купленном специально для этой поездки в Москву), сидела рядом с мамой и смотрела на магию кинопроизводства широко раскрытыми глазами. Ей казалось, что она попала внутрь ожившей восковой фигуры из того самого граммофонного шипения. Вот актриса, играющая графиню Орлову, произносит свою реплику с тем самым лёгким русским акцентом, который они слышали на записи. Вот «барон» хмурится, точно так же, как его предок сто лет назад.

— Снято! Отлично! — крикнул Рябушинский, и его голос, тихий, но очень внятный, на мгновение заглушил гул площадки. — Перерыв пятнадцать минут.

Он подошёл к гостям. Улыбка его была не дежурно-гостевой, а тёплой, даже облегчённой.
—Артём Сергеевич, Алиса, Мария… наконец-то. Я вас так ждал. Спасибо, что привезли… эту историю. Мою историю.

Они прошли в его рабочий кабинет прямо на студии — комнату, заваленную сценариями, раскадровками и… старыми семейными альбомами. На стене висели фотографии: бородатый купец-старообрядец (основатель династии), его сыновья в строгих сюртуках, красивая женщина в бальном платье начала XX века — та самая графиня Орлова, урождённая Рябушинская. Андрей Павлович показал на неё пальцем.
—Моя прапрабабка, Елена, в замужестве Орлова. Она была связующим звеном между «Кругом Возрождения» в Европе и нашими промышленниками в России. После революции её следы теряются где-то в Париже. Но её брат, мой прямой предок Павел, остался. Был банкиром, спонсировал искусство, пытался… — он вздохнул, — влиять на политику. Связывался и с «Акрополем», и с большевиками — хотел купить безопасность для семьи и бизнеса. Не получилось. В 1918-м он бежал через Крым. Восстановить состояние удалось только его внуку, моему отцу, уже в 90-е. И вот теперь я здесь. Снимаю кино о том, как мои предки пытались остановить войну и… сами в ней утонули.

Он пригласил их к большому столу, где уже был накрыт лёгкий обед. Пока они ели салат и домашние пирожки (бабушка Люба, оставшаяся в гостинице, прислала с ними целую корзину, заявив, что «на чужих харчах сыт не будешь»), Рябушинский рассказывал.

Он говорил не как скучный историк, а как увлечённый рассказчик, иногда вставляя шутки.
—Вот представьте: зима 1916-го. Швейцария. На вилле сидят аристократы и толстосумы, пьют коньяк и решают судьбы мира. А в это время в Цюрихе, в крохотной квартирке на Шпигельгассе, 14, сидит другой эмигрант — Владимир Ильич Ленин. Он знает про переговоры? Конечно, знает! У него свои источники в немецком Генштабе (которые, кстати, его и финансируют, чтобы он Россию вывел из войны). И он в ярости. Потому что если мир заключат буржуи, то его революция никому не будет нужна! И он пишет свои «Апрельские тезисы», где клеймит «империалистическую бойню» и призывает к миру… но только через революцию. «Акрополь» ему в этом невольно помогает: им выгодна дестабилизация России. Деньги текут рекой. А «Круг Возрождения» в панике: они видят, что Ленин может всё испортить. И графиня Орлова посылает в Петроград шифровку своему брату: «Убеди царя, нужны немедленные реформы и сепаратный мир, иначе будет поздно». Но телеграмму перехватывают. И кому? Агентам той самой немецкой разведки, которая курирует Ленина! Замкнутый круг, детектив плачет!

Маша слушала, затаив дыхание. Это была не сухая история из учебника, а живая, запутанная, почти сказочная интрига, где её прадед и эта красивая дама с фотографии были героями.

— А в окопах, — продолжал Рябушинский, — в это время солдаты замерзают, воют от тоски и не понимают, за что воюют. В Америке президент Вильсон ещё только думает вступать в войну, а банкиры с Уолл-стрит уже подсчитывают будущие прибыли от военных заказов. Вся планета — как огромный оркестр, где каждый играет свою партию, а дирижёров несколько, и они друг с другом дерутся дирижёрскими палочками!

Артём улыбнулся. Ему нравилась эта метафора.
—И наш кларнет, — сказал он, — оказался партитурой для самой тихой, но самой важной партии. Партии тех, кто хотел остановить музыку смерти.

— Именно! — воскликнул Рябушинский. — И вы знаете, я не просто снимаю кино. Я снимаю… послание. Потомкам тех, кто был в «Круге». И предостережение потомкам «Акрополя». Мир устал от их игр. Правда имеет свойство всплывать. Даже через сто лет. И иногда в виде сказки про волка и зайца, — он подмигнул Маше.

Потом он повёл их в соседний павильон, где шли съёмки мультфильма. Там царила совсем другая атмосфера — весёлая, яркая, полная смеха. На огромных экранах аниматоры оживляли знакомые сцены: Волка в сырной шапке в торговом центре, погоню на пуховике, ледяной замок. Маша ахнула, увидев, как её собственное лицо (немного стилизованное) появляется на раскадровке девочки в розовой куртке.
—Это я?!
—Это ты, наша муза, — улыбнулся Рябушинский. — Без твоей истории не было бы ничего. Ты связала два мира — сказочный и реальный. И показала, что самое сильное оружие — не магия, а доброта и дружба. Это сейчас важнее всего.

Вечером, когда съёмки закончились, они сидели в уютной гримёрке Рябушинского, пили чай из настоящего самовара («семейная реликвия, чудом уцелела», — пояснил он) и разговаривали по душам.

И тут Андрей Павлович стал серьёзным.
—Я, конечно, в поле зрения. И «Акрополя», и… некоторых наших доморощенных «ястребов», которые тоже любят управляемый хаос. Мои проекты — это не просто развлечение. Это мой щит и мой меч. Пока я снимаю кино про тайны прошлого, мне сложнее молчать в настоящем. А мультфильм… кто станет всерьёз преследовать создателя детской сказки? Хотя, — он горько усмехнулся, — история знает примеры.

— Но вы не одни, — тихо сказал Артём. — Есть «Белая Роза». Оболенские. Мы.
—Знаю. И это главное. Потомки «тайной канцелярии» не исчезли. Они среди нас. Архивариусы, учителя, музыканты, инженеры… Те, кто помнит и хранит. Иногда достаточно просто знать, что ты не один. Что за твоей спиной — не просто стена, а целая цепь поколений, которые передавали эстафету правды. Как этот кларнет.

Он взял со стола красивую коробку и протянул Маше.
—Это тебе. Не реликвия. Копия. Но сделанная лучшими мастерами. Чтобы ты помнила, что твоя история — теперь часть большой истории. И что у каждой девочки в розовой куртке может оказаться своя тайна, своя мелодия и своя миссия — делать мир чуточку добрее.

В коробке лежал миниатюрный кларнет-кулон из серебра, точная копия того самого, Бёма. Он сверкал в свете лампы.

Маша взяла его в руки. Он был тёплым и очень лёгким.
—Спасибо, — прошептала она. — Я буду его беречь.
—И играть, — добавил Артём. — Мы ещё не всё расшифровали. В музыке, которую я пишу, спрятаны не только имена. Там есть и надежда. И я научу тебя её играть.

Провожая их к машине, Рябушинский стоял на ступенях павильона, закутавшись в пальто. За его спиной горели окна студии, где оживали призраки прошлого и рождались сказки будущего.
—До встречи на премьере! — крикнул он им вслед. — И берегите себя. Наша симфония ещё не дописана. Самое интересное — в финале.

 

 

Изменено В субботу в 21:54 пользователем РИО (история изменений)