Дневник Люцифера
Глава 2: Крылья
Она пошла за мной, и мир перевернулся. Вернее, не перевернулся, а сжался до размеров узкой полоски асфальта между нами, до расстояния, которое отделяло мое плечо от ее плеча. Этот промежуток был наполнен тишиной, но не неловкой, а густой, звучной, как натянутая струна. В ней звенело все: и далекие крики детей, и шуршание колес самоката по щербатому асфальту, и стук моей собственной крови в висках.
Мы шли, не говоря ни слова. Я украдкой наблюдал за ней. Солнце, пробиваясь сквозь листву чахлых районных кленов, играло в ее темных волосах, зажигая то медные, то синие отсветы. Ее платье, простое ситцевое, казалось теперь не просто одеждой, а частью пейзажа, чем-то древним и органичным, как кора дерева или речная галька. Она не смотрела на меня, ее взгляд скользил по фасадам панельных пятиэтажек, по зашторенным окнам, по ржавым гаражам, и казалось, она видит не убогую советскую эстетику, а читает скрытый текст, нанесенный невидимыми чернилами на поверхность реальности.
Я всегда чувствовал этот район — его спящую агрессию, его кислую тоску, его покорную обреченность. Это была моя территория, моя пашня, где я сеял семена безразличия и пожинал скуку. Но сейчас, рядом с ней, все изменилось. Асфальт под ногами казался не просто дорогой, а путем. Крики детей — не раздражающим шумом, а хором далеких, наивных духов. Она дышала, и воздух становился иным — плотным, наполненным смыслом.
— Тебе не страшно? — внезапно спросила она, не поворачивая головы. Голос ее был все таким же мягким, но теперь в нем проскальзывала стальная нить.
— Чего мне бояться? — ответил я, и мой собственный голос показался мне чужим, слишком громким в этой новой, преображенной тишине. — Здесь моя земля.
Она наконец посмотрела на меня, и снова этот пронзающий взгляд, будто она снимает слой за слоем, добравшись до самой сути, до червоточины, что пряталась в сердцевине моего «я».
—Земля? — она усмехнулась, и в уголках ее губ заплясали тени. — Это не земля. Это пыль. Ты ходишь по пыли и думаешь, что это твое царство.
От ее слов внутри меня что-то екнуло — не злость, а скорее острое, жгучее любопытство. Она видела. По-настоящему видела.
—А что тогда царство? — спросил я, играя ее же игрой.
— Там, где есть выбор, — просто сказала она. — А здесь его нет. Здесь все спят. И ты вместе с ними.
Мы вышли на пустырь, заросший лопухами и чертополохом. Посередине, как панцирь доисторического животного, ржавел остов старого «Запорожца». Она подошла к нему и провела ладонью по проржавевшей крыше. Ее пальцы оставили четкие следы на пыльном металле.
— Они думают, что им чего-то не хватает, — продолжила она, глядя на свои пальцы. — Денег, новой машины, любви. Но это обман. Им не хватает только одного — желания укусить этот мир за край, посмотреть, что у него внутри. Они жуют пережеванную кашу чужой жизни и боятся ощутить собственный голод.
Я стоял, завороженный. Она говорила то, что я всегда чувствовал, но никогда не облекал в слова. Моя философия была философией циничного наблюдателя, насмешника. Ее же слова были философией восстания. Тихого, изнутри.
— А ты? — спросил я. — Ты не боишься голода?
Она отвернулась от машины и посмотрела прямо на меня. В ее глазах плясали черные огоньки.
—Я голодна, — призналась она без тени смущения. — Все время. И этот голод — единственное, что делает меня живой. Он жжет меня изнутри. А тебя?
Этот вопрос повис в воздухе между нами, тяжелый, как гиря. Он был вызовом. Приглашением. Ловушкой. Я мог отшутиться, уйти, сохранить свою маску равнодушного денди района. Но я не хотел. Ее голод отзывался во мне чем-то древним, забытым, диким. Тем, что я когда-то, очень давно, в другой жизни, может быть, называл тоской по небу. Теперь это была тоска по бездне.
— Я… не знал, что голоден, — сказал я честно. — Пока не увидел тебя.
Она улыбнулась, и это была уже не та легкая улыбка со скамейки, а что-то хищное, знающее, обещающее.
—Потому что тебя кормили с ложечки. Медом. Липким, сладким, приторным. Он прилипает к гортани и не дает дышать. А я… — она сделала шаг ко мне, и от нее пахнуло не духами, а озоном после грозы и влажной землей, — я предложу тебе не мед. Я предложу тебе соль. И железо. Вкус крови на губах после боя, которого никто не видел. Вкус настоящего.
Она была так близко, что я видел мельчайшие золотые крапинки в ее карих глазах, похожие на осколки далеких звезд. Я чувствовал исходящее от нее тепло, согревающее меня изнутри, растопляющее лед, который копился веками.
— А что будет потом? — прошептал я, и мой голос сорвался. — Когда мы распробуем этот вкус?
— Потом? — она чуть склонила голову. — Потом мы посмотрим в глаза тому, что скрывается за этим миром. И спросим его имя.
Она протянула руку, не для рукопожатия, а просто положила ладонь мне на грудь, над сердцем. Ее прикосновение обожгло, как раскаленный металл, но боли не было. Было лишь ощущение пробуждения, щелчка, сдвига.
— Ты слышишь? — спросила она. — Там, внутри. Шелест. Это просыпаются твои крылья.
Я не слышал никакого шелеста. Я слышал только оглушительный грохот обрушивающихся стен, треск собственной скорлупы, рождение нового, незнакомого существа, которое всегда жило во мне, но лишь сейчас получило разрешение дышать.
Она отвела руку, развернулась и пошла прочь, оставляя меня одного на пустыре, рядом с ржавым остовом прошлого. Но одиночество мое было иным. Оно было наполнено ею. Ее словами. Ее голодом.
Я посмотрел на свои руки. Они дрожали. Но не от страха. От предвкушения. Она не просто девушка с района. Она — дверь. И она только что вручила мне ключ.
Мир не перевернулся. Он треснул. И из трещины на меня смотрело небо, черное, бездонное и бесконечно прекрасное. Я сделал первый глоток настоящего воздуха. Он был соленым. И отдавал железом.
Спасибо!
Забавно
Что за...
Грустно
6
2393
53
6