Чужой ребенок: Исповедь обманутого отца

[holabola 2]

Познакомились мы, как водится, по-пьяни. Январь, 2012-й. Мороз такой, что даже водка в пластиковом стакане замерзала, но мы, молодые и дерзкие, плевали на законы физики. Вечеринка у какого-то общего, ныне благополучно забытого, знакомого. Гомон, сигаретный дым, липкий пол и всеобщее братство, основанное на единственной цели — напиться до состояния овоща. А она стояла у окна. В черной водолазке, с растрепанными волосами и алыми, как сигнал светофора «стой, опасно!», губами. Глаза лукавые, взгляд такой, что понимаешь — проблем не оберешься, но ведь так скучно их и не обрести. Подошел. Заговорили. Без пошлостей, без тупых пикаперских намеков. Как-то по-человечески, что ли. Обменялись телефонами. А потом — тишина. На несколько месяцев. Я благополучно забыл, она, видимо, тоже. Как выяснилось позже, зря.

В апреле что-то щелкнуло. То ли весеннее обострение, то ли просто стало скучно. Написал ей вечером что-то вроде «Привет, как дела? Помнишь меня?». Классика жанра, да. Она ответила. Встретились. Было холодно, дуло так, что уши отваливались. Предложил просто посидеть в машине, послушать музыку. Потом поехали за город. Не знаю, что на нас нашло — то ли романтический порыв, то ли печень уже не справлялась с новыми дозами алкоголя, но ночь мы провели вместе. Не в постели, нет. В машине. Говорили. Целовались. Смотрели на потемневшее, абсолютно чистое небо через запотевшие стекла. И я, наивный идиот, подумал тогда: «Черт, а ведь во мне еще есть что-то живое, что-то человеческое». Наивный, черт возьми, идиот.

Потом было еще несколько таких ночей. Семь, может восемь. Она не была навязчива, и я — тоже. Не было обещаний, клятв в вечной любви и прочей лабуды, которую так любят повторять подвыпившие особи мужского и женского пола. Было странное, но уютное ощущение какого-то молчаливого сговора. В начале июня она ошарашила. Фраза «у меня задержка» прозвучала как приговор. Тест, купленный в ближайшей аптеке, с двумя жирными полосками, подтвердил обвинительное заключение. Сказала: «От тебя. Да, были шуры-муры на стороне, но это точно твой ребенок». Я, естественно, растерялся. Готов к отцовству? Да я к утру с постели встать не всегда готов. Но чувство долга, воспитанное советскими фильмами и матерью, которое сидело во мне где-то глубоко, заставило сказать: «Окей. Разберёмся».

Дом у меня был свой. Трехкомнатная квартира, доставшаяся от родителей, которые своевременно отправились в лучший из миров, оставив мне в наследство лишь ипотеку и чувство вечной вины. Работа стабильная, в деньгах не нуждался. Сказал ей: «Будем жить вместе, дальше видно будет». Не свадьба, не белое платье, не крики «Горько!». Все по-взрослому, блин. Взял всё на себя. Жила у меня, я пропадал на работе, она — на своей. Смена неделя через неделю. Вроде бы все нормально. Она ушла в декрет — я был рядом. Памперсы, питание, подгузники, забота. Я впахивал как проклятый, копил на роды, на будущее ребенка, на образование, на его свадьбу, на его детей. Настоящий суперпапа.

А она в это время трахалась. Беременная. С другим. Я тогда ничего не знал. Видел только усталость на ее лице. Думал — гормоны, токсикоз, прелести беременности. А это, оказывается, была ложь. Банальное, дешевое, как ее помада, предательство, завернутое в улыбку и слова «любимый, я так устала».

Март 2013. Схватки. Я в панике, как тот олень в свете фар. Роддом, платная палата, лучший врач, которого только можно было найти за деньги. Через несколько часов родился мальчик. Я помню, как держал его на руках. Маленький, теплый, сморщенный комочек, от которого пахло чем-то бесконечно своим. Сказал себе: «Всё, козел, теперь твоя жизнь закончилась. Началась жизнь отца. Будь готов». Возмужал. Похудел на пять килограмм от нервотрепки и стал серьезным.

Выписали — я скупил пол-«Детского мира». Кроватка, конверты, три коляски на разные случаи жизни, бутылочки, которые надо было стерилизовать так, будто от этого зависела судьба человечества. Гордился собой. А потом однажды, ночью, она будит меня и выдает: «Можно я к бывшему схожу? Из армии вернулся, три дня назад. Просто поговорить». Сыну неделя от роду. Я… оцепенел. Озверел. Вышел сам, поговорил с этим ублюдком на пороге. Ее собрал — и вон, к матери. С ребёнком. Победитель.

Прошёл месяц. Она вернулась. Просилась. Плакала. Сказала — дура была, одумалась, любит, мол. И знаете, секс в ту ночь был будто впервые. Глаза ее горели. Я растаял, сердце дрожало, как у подростка. Подумал — ошиблась, бывает. Кто без греха? Ребенок есть, любовь вроде тоже. Дал шанс. Мамонт наивный.

Потом опять поездки к матери. Сначала на день. Потом на неделю. Потом на две. Стало до жути раздражать. Что за дела? Ребёнок — грудной. Сказала: маме помогаю. Но глаз у неё бегал, как у пойманной мыши, а голос дрожал. Во мне зашевелился дух Шерлока Холмса. Установил на компе кейлоггер. Взломал почту, соцсети. Добро пожаловать в ад, дружище.

И там… было всё. «Муж — дурак». «Помоги от него уйти». «Люблю только тебя». Встречи. В гостинице. У его матери. В моей же квартире, пока я пахал на трех работах. Всё в деталях. Измена. Не одна. Не с одним. И до родов. И после. «Скоро уйду от него». «Скоро скажу, что не люблю». А я в это время работал. Покупал игрушки. Планировал отпуск на море. Вкалывал, чтобы у «моего» сына было всё самое лучшее.

Я не бил. Никогда. Не кричал. Просто выгнал. Выкинул, как ненужный хлам, с её тряпьём и детскими вещами. Дал всё, что купил. Сказал — уходи. Хоть сейчас. И тогда она произнесла свою коронную фразу: «Ребёнка ты не увидишь. В свидетельстве не значишься, фамилия у него не твоя. Судиться не будешь, ты же не дурак, а ребенка я тебе не дам». Колумбийская наркомафия отдыхает.

Тут я впервые захотел проверить. Сделал анонимный тест. Отцовство — 0%. Повторил официально. При ней. В лаборатории. Снова — 0%. Она молчала. Потом заплакала. Потом призналась. Ребёнок — не мой. Случайно получилось. Тот самый «бывший», 45 лет. У него уже двое детей. Этот — третий, нежданный. Она думала, что не залетит. А тут — на тебе.

Сказать, что я охренел — ничего не сказать. Это как если бы тебя годами кормили шоколадом, а потом вдруг объявили, что это было дерьмо, но ты уже привык и даже втянулся. Сердце в клочья. Душа — в мусорное ведро. Я думал — это мой сын. Первый. Единственный. Я звал его по имени, которое сам же и выбрал. Пел ему дурацкие колыбельные. Теперь — это чужой мальчик. У него есть биологический отец. Тот самый, которому он, по большому счету, не нужен.

Что делать? Не знал. Забывался. Пил. Срывался на друзьях. Потом затих. Друзья говорили — забудь, она стерва, родишь еще. А как забыть? Он же смеялся, когда я щекотал его животик. Он засыпал на моей груди, доверчиво причмокивая. Как забыть это? Никак.

Прошло три года. Всё вроде бы прошло. Я — не отец. Её — нет. Сына — нет. Осталась пустота, которую не заполнить ни работой, ни алкоголем, ни новыми связями. Жениться не хочу. Не могу больше видеть чужих детей на площадках. Тошнит. Хочется своих. Настоящих. От верной женщины. Без лжи и подковерных игр.

Молюсь, чтобы этот мальчик вырос нормальным. Хоть и без отца. Хоть и с матерью, которая предавала даже не думая. Он не виноват. Но и я — не его отец. Я — никто.

Иногда во сне я до сих пор слышу, как он говорит «папа». И просыпаюсь в тишине. И понимаю — всё кончено.

По крови он — чужой. А по сердцу…
По сердцу он мой. Но больше — не могу. Система дала сбой.

Взято отсюда: https://alexeyzaznaykin.ru

[special 1 421]

Невыдуманные истории, о которых невозможно молчать. В "Барную", конечно же.